5 хоркрусов Лили Поттер, второй

[forgotten-invocation]

Второй

Она стояла у окна и смотрела на сад. Даже за все семнадцать лет она не смогла привыкнуть, что является хозяйкой такого сокровища. Высокий деревянный забор с краснокирпичными столбиками, увитый плющом, широкая калитка. Дорожки из красного гравия, приятно хрустящего под ногами. Ровно подстриженные кусты, две большие розы перед входом в дом. И – море цветов. Такой альпийской горки нет ни у кого их соседей. У Черстонов – хаотичное нагромождение камней, у Айсвелов ее смыло первым же сильным ливнем. А в ее саду – как настоящий выход горной породы. Тщательно подготовленное основание, сложная дренажная система, все камни выложены под одним и тем же углом. Серебристые растения на темном фоне выглядели просто сказочно! На прошлой неделе к ним приезжал журналист из «Таймса», фотографировал их горку для статьи о загородной жизни. Она стояла у окна, смотрела на то, как ветер качает голубую сосенку, как рябь пробегает по листикам гвоздики и горного василька и плакала тихими беззвучными слезами.
Она стала все чаще плакать в последнее время. Чаще всего – днем, когда оставалась одна в большой светлом доме. Когда муж был на работе, а сын – в колледже. Когда не оставалось никаких домашних дел, даже самых незначительных. Она смотрела на идеально вычищенный камин, на сияющую посуду и полки со статуэтками без единой пылинки. На гору выглажено белья и отпаренные до невозможного рабочие рубашки мужа. На шикарный ужин, который ждал своего часа в духовке. И ей все чаще хотелось совершить какое-нибудь безумство – разбросать вещи, сдернуть со стен картины, поджечь дом. А лучше просто лечь на диван и затихнуть. Надолго, навсегда.
Она никому и никогда бы не призналась в этом, даже самой себе. Только вот не забыть радостно екнувшего сердца, когда над домом первый раз закружила сова. Когда из развороченного камина вылетело рыжее семейство. Когда она получила свой первый (и последний) в жизни вопиллер. Не забыть ей и жгучей ненависти, которой была приправлена эта радость. Ненависть к тем, кто жил в этом сказочном мире ее мечтаний, для кого появление из камина было привычным делом. Петунья Дурсль ненавидела все то, о чем мечтала, но не могла иметь.
О, эта женщина могла бы рассказать очень многое и о неразделенной любви, и о разбитом сердце. О своей сестре, самом близком на свете человеке, которой Петунья рассказывала такие вещи, которые не могла бы рассказать даже на исповеди. С которой делила всю свою жизнь, без остатка. С которой не боялась быть собой. Лили, сказочная фея, девочка из другого мира. Неудивительно, что она ушла в тот мир, которому принадлежала. О родителях, которые всегда восхищались своей младшенькой и отодвигали старшую на второй план. А Петунья старалась, она ведь изо всех сил старалась заслужить их любовь. Но ни хорошие оценки в школе, ни примерное поведение, ни помощь по дому не помогли ей занять в их сердцах место Лили. Да и как простая, совершенно земная, прилежная и не слишком общительная девочка могла сравниться с рыжеволосой красавицей, которая своим теплом, казалось, могла обогреть весь мир? И последним ударом стал Микель Малтерс, соседский мальчишка, высокий красавец с волевым подбородком, на которого Петунья засматривалась с девятого класса. После потери сестры он стал самым близким ее человеком, самым надежным другом. Такой же приземленный, как и она сама, звезд с неба не хватавший. Защищавший ее от нападок одноклассников, покупавший билеты в кино, даривший подарки даже на самые пустяковые праздники. Женившийся на Анне Стрейт, серой мышке, наследнице богатого папочки. О, петунья Дурсль могла многое рассказать о том, откуда появляются ненависть и ревность.
Петунья Эванс умела и желала любить. Но Петунья Дурсль разучилась это делать. Брак по расчеты (лишь бы не видеть родителей и никогда не слышать больше ни о Лили, ни о Микеле и не видеть его похожую на мопса жену). Ребенок, который ничего не всколыхнул в ее мертвой душе. Базовый материнский инстинкт, удовлетворение физических потребностей. И никакой сердечности. Не удивительно, что Дадли вырос именно таким, каким вырос. Петунья Дурсль любила не людей, а вещи. Хоть они и не отвечали ей взаимностью, но и не были способны к предательству. И она ни разу не пожалела о своем решении.
Красавица-сестра, которая не старилась с годами и муж под стать ей, чем-то похожий на Мигеля. Вся полнота их счастья, их устроенная, гармоничная жизнь только подчеркивали глубину несчастья Петуньи. Она смотрела на своего туповатого мужа и свинообразного сына и ненавидела… саму себя. Потому что Лили невозможно было ненавидеть – такая она была легкая, такая радостная. Как птичка. И Петунья пряталась от всего внешнего мира в своем идеальном доме, пряталась от всего того, что причиняло ей почти физическую боль.
А потом из ее жизни исчез Гарри. Как и его мать, он вернулся в свой сказочный мир, к которому принадлежал с самого рождения. Ушел, так и не попытавшись понять, что же стоит за странным поведением тети, которая любила его так же сильно, как и ненавидела. Оборвалась последняя ниточка, рухнул последний бастион. Петунья Дурсль больше не видела смысла в том, чтобы жить. Она смахнула слезу рукавом застиранного халата, спокойно подошла к шкафу, открыла маленьким ключиком одну из дверок и достала флакончик с сильным снотворным. Пять капель перед сном, чтобы до утра не слышать булькающий храп ненавистного мужа. Пять капель, чтобы до утра не прислушиваться, открывает ли сын входную дверь, сбегая на очередную гулянку. Пять капель, чтобы до утра не слышать собственные мысли. Пятьдесят капель, чтобы не слышать этого всего больше никогда. Стакан с водой, мутное снотворное, оставляющее на дне белый осадок. Петунья поднесла холодный стеклянный край к губам и крепко зажмурилась. Но ей так и не удалось сделать глоток. Чья-то рука толкнула женщину под локоть, стакан с грохотом упал на пол, расплескав по дорогому ковру все свое содержимое. Петунья Дурсль упала вслед за ним, потому что, открыв глаза, обнаружила рядом с собой… Лили. Ту самую Лили, которую она никогда уже не увидит – взрослую женщину, всего на три года младше ее самой. Серьезную и собранную. С добрыми морщинками у краешков глаз и потемневшими от гнева глазами.
- Тунья, так поступают только слабые люди.
- Лил? Но… ты же…
Она только нетерпеливо кивнула.
- Это не имеет значения. Я вернулась, чтобы помочь тебе.
- Мне не нужна помощь сумасшедшей ведьмы!
- А помощь твоей младшей сестренки, которая бесконечно любит тебя. Тунья, взгляни на меня. Что изменилось с тех пор? Я все та же Лили, которой ты рассказывала о том, что мечтаешь стать актрисой и чтобы тебе дарили огромные букеты роз.
Петунья Дурсль видела перед собой красивую женщину с длинными волосами медного цвета, собранными в строгий пучок. Женщину, которая получила в этой жизни все то, чего хотела, не прилагая к этому каких-то особенных усилий. Петунья Эванс видела перед собой свою младшую сестренку с непослушными соломенными волосами и все понимающими изумрудными глазами, которая всегда готова была прийти ей на помощь.
- Ты думаешь, я мечтала о такой жизни? Я никогда не увижу, как мой сын взрослеет, не смогу обнять его. Не смогу еще раз спасти ему жизнь или дать совет о том, как вести себя с девушками. Я не буду стариться рядом с любимым человеком, читать книги у камина и гладить кошку. Все, чт оя знала в жизни – это школьная жизнь и ровно год мирного семейного счастья. А потом – смерть друзей, бегство, постоянное волнение за мужа и сына. Дом, ставший то ли крепостью, то ли тюрьмой. Неизвестность. И ожидание того, что этот мир в любую секунду может рухнуть. Ты все еще завидуешь мне, Петунья?
- О Боже…
Петунья Дурсль разразилась слезами. Громкими, с истерикой и заламыванием рук. С протяжным воем, с ударами головой об стену. Она оплакивала последние семнадцать лет своей жизни и свои заблуждения. Оплакивала сестру, которая, оказывает, успела ухватить только маленький кусочек счастья. Оплакивала судьбу, которая не знает слова «справедливость». И, казалось, осколки кривого зеркала из сказки про Герду вышли из ее глаз и из ее сердца. Она огляделась вокруг, не узнавая собственного дома.
- Что же мне теперь делать, Лили?
- Встать, умыться и собрать вещи. Вернуться в дом, который оставили нам родители. Подать на развод. Найти работы. Пойти на курсы актерского мастерства. И никогда, никогда больше не повторять прежних ошибок.
- Нет, Лил, я не смогу. Я не привыкла… так… Я слабая, я старая и никому не нужная…
- Тунья, ты нужна, ты очень нужна мне. И я буду с тобой всегда, пока нужна тебе. Всю твою жизнь. Помогать и поддерживать, что-то советовать или молча стоять за твоим правым плечом.
- Лил, прости, но это невозможно. У меня нет никакой профессии, да и Вернон никогда не даст мне развода, он запретит мне видеться с сыном. У меня никого нет, я имею ввиду, их… настоящих, живых. Я знаю, что твой Гарри жив, но я никогда уже не смогу принять его. Слишком много воспоминаний.
- К черту воспоминания! У меня есть для тебя подарок.
С этими словами лили достала из кармана маленькое зеркальце. Оно начало стремительно расти в размерах, пока не стало ростом с саму Петунью. Тяжелое даже по внешнему виду, в массивной золоченой раме, оно источало запах волшебства. Петунья поднялась с колен и коснулась рукой холодной поверхности.
- Это Зеркало Еиналеж, - прошептала Лили.
- Я знаю, я помню, ты как-то рассказывала…
Завороженная, Петунья не могла оторвать взгляда от зеркала. На нее смотрела красивая блондинка в длинном вечернем платье. Она стояла на сцене среди таких же красивых мужчин и женщин, с огромным букетом розовых роз в руках. Блондинка безотрывно смотрела на какого-то мужчину в первом ряду зрительного зала, который держал на руках светловолосого ребенка.
- Что ты видишь, Тунья?
Лили повернула к себе заплаканное лицо сестры.
- Я вижу в нем… надежду, - Петунья робко улыбнулась и бросилась на первый этаж собирать чемодан.