Как я его понимаю!!!!!

05.09.2011 в 14:06

Утащила к себе, потому что только что про это писала (я имею ввиду, про мое Созвездие). Вот как я Снейпа понимаю! И не удивляюсь теперь, что он на всех рявкает постоянно. Да он просто ангел во плоти - я бы Авадой запустила, честное слово! ))) И, с другой стороны, бросить все это никак не получается! Просто привыкаешь к преподаванию, как к наркотику.

 

 

Пишет  Майская дочь:

Никуда не пошла. И выспалась. Ну а как иначе, если встаешь в час дня? Это во сколько я легла-то?!
Даешь историю и браслеты! Кстати...надо будет съездить за основами. ну или сходить (надеюсь, они привезли-заказали). О, Мееерлин! Я забыла забрать деньги у этой женщины!
И обед. Да, обед...

---

лбвенок с именем Алиса

Это то, о чем хочется написать в первую очередь.

Наконец-то я разообрала фотографии с нашего двухгодовасия, из фотостудии.

Алиса уже взрослая, пытается со мной строить диалоги. Это так мило! Называет меня "кудряша" - это ее бабушка научила. Уже играет в ролевые игры - у нее зверики разговаривают между собой. В садик пошла безболезненно абсолютно. Ей нравится! По утрам легко встает, просится сразу в сад. Там играет, кушает много и с удовольствием, ни с кем не ссорится. Да и садом я в принципе довольна - ремонт, хорошая еда, воспитательницы среднего возраста и очень опытные. Единственное НО - пока ходили до 12.00, со след недели будем ходить до 15.00. Потому уже и на работу можно. А пока - я по утрам катаюсь на велике и пытаюсь дописывать все начатые рассказы. получается плохо, тем более мой редактор (да, я нашла идеальную бету!) занят, а без него скуууучно.

---

редко

Не могу писать. Ничего не могу. Каждое слово выжимаю из себя, как воду из камня. Заставляю себя писать, хоть что-то, но это усилие не стоит того. Заброшены и рассказы, и стихи, и оба дневника. Не думается мне. Хотя вокруг что-то все время происходит, я сама что-то активно делаю. Просто пока не хочется это осмысливать. Может быть, немного попозже. Может быть, никогда. Вот сейчас сижу дома, болею вот и дошли руки.Попробую собрать самые яркие впечатления, чтобы в принципе не забыть, как проходили последние дни лета и первые дни осени. Для себя. Для будущих рассказов.

---

пати на теплоходике

Вот и дошли у меня руки написать о 31 июля, о Дне Рождения Гарри Поттера. Я все еще безмерно радуюсь тому, что когда-то по чистой случайности в Контакте наткнулась на страничку о питерском фэндоме и не побоялась пойти с ними на премьеру. Всегда приятно общаться с теми, кто разделяет твои идеи, а тут еще так сложилось, что эти люди глубоко мне симпатичны.

Итак, пати наша проходила в два этапа, но, естественно, вырваться на весь день у меня не получилось, несмотря на то, что это был выходной день. Ну да не беда, к клубам я все равно отношусь весьма прохладно. А вот к теплоходикам - отлично )) Эти три часа смешались для меня в одних ворох ощущения - танцы, визги,вопли, какие-то магглы со своим ВДВ, вино (конечно, красное, конечно, сладкое) и море позитива. Ощущение было такое, будто я попала в компанию давно знакомых, близких мне людей. И хотя знала от силы только половину (из 60 человек), все равно мы все напоминали большую дружную семью. Семью со своими заморочками, со своими тараканами в голове, но все же.

Спасибо вам, мои дорогие!

---

перепост замечательной, светлой, милой Лили ))

23.07.2011 в 04:22

Я сама не особо понимаю, зачем перепостила это. Наверно, захотелось сказать мне, что подписываюсь под каждым словом. Что это и есть - настоящее, непритворное счастье. И что одиночество - это не когда вокру нет никого, а когда рядом нет тех, кто тебе и вправду нужен.

 

 

Пишет  Lily Potter:

Наш вечер
Я не очень хорошо помню, как мы ехали домой, потому что смотрела в одну точку и мечтала о том, чтобы тяжесть, которая свинцовым венком опоясывала голову, куда-нибудь делась. Но когда мы приехали, оказалось, что уже вечер, и стало прохладнее. В дневнике были ваши комментарии, в холодильнике - мясо, заготовленное со вчерашнего вечера, в полке - бутылка вина. Мы взяли плед, корзину, овощи и ягоды, и отправились в парк, решив на пару часов забыть обо всем, что было, что будет, оставив только то, что есть.

У пруда дул легкий ветер, шелестели ветки над головой, легкая рябь иногда гуляла по воде. Муж развел мангал, я расстелила плед с оленями и накрыла импровизированный стол, и потом мы сидели, ели мясо, черешню, овощи, пили вино, и говорили, говорили, говорили...
А потом я лежала на пледе, а муж рассказывал мне новости, все, как одна, хорошие - потому что даже в самой плохой из прозвучавших я сумела найти наилучшее, что только можно, и обрадовалась всему, что было рассказано.
Вечер был ласковым, ветер - теплым, голоса людей и детский смех - желанными и теплыми, мясо - ароматным, вино - терпким, а черешня сладкой.
Муж обнимал меня, мы говорили и смотрели на воду, и нам было так хорошо, как давно не было.
На обратном пути я купила мужу открытку про то, как я его люблю, а потом мы смотрели кино.
И вся суета, все заботы и тревоги проходили где-то вдалеке - пусть временно, но это вот самое "временно" - вдали от нас.

И было во всем этом такое большое-пребольшое волшебство, которое не обнять руками. И совсем маленькая, простая обыденность, обыкновенность, которая легко поместится в сердце.
Потому что настоящие чудеса - они очень простые, и творятся сердцами и руками вполне обычных, живых людей.
А настоящее счастье - очень понятное, на самом деле.

---

планы

Мне нравится строить планы на будущее. Потому, что хочется быть уверенной в этом самом будущем, в котором, по большому счету, быть уверенной совсем нельзя. Меня ждет жутко суетное и сложнео время, особенно осенью (хотя когда моя жизнь была простой?). Иногда мне просто надоедает бороться. Каждый день, каждый час. Хочется сложить лапки и отдохнуть. Даже если при этом пойду на дно. Но ведь фирменное гриффиндорское упрямство держит, держит на плаву. И я хочу жить надеждой. Вот. И вообще - я обычно достигаю чего хочу, чего бы мне это не стоило. А потому - у меня осталось 365 дней до осуществления мечты ) ) Я даже потом повешу на стенку листочек, чтобы дни считать. Свобода.

---

вальсы на траве

Все фотографии и рассказы будут после, у меня сейчас просто не варит голова. В ней гулко и пусто, как внутри колокола.

А вчера был потрясающий день - приехала Аленка )) Мой личный московский талисманчик на счастье. Помню, пару дней назад Эйвери спросил меня, какой подарок был самым дорогим в моей жизни. Я ответила про один кулон, но теперь смело могу добвавить - и шкатулка. Сделанная ловкими ручками Лисанны, маленькое деревянное чудо, которое напоминает мне о ней. О том, как Алена учила меня танце
вать вальс (шкаф, дверь, стена, окно) в моей пустой комнате, а потом как с ней, с моим львенком и с Сережей гуляли, гуляли, гуляли... Строили гнездо из сена, танцевали вальс, полонез и павану на троих. У меня кружилась голова - от танца, от восторга, от всего-всего.

Теперь кулончик лежит в шкатулке, и есть в этом что-то такое правильное, такое радостное... скорей бы суббота!

---

так бывает

Просто так бывает - вроде бы, все хорошо.

Я купила билеты в Москву на свою долгожданную игру Опасное Лето в августе. Купила билеты на теплоходик через неделю. Разобралась с делами. Веч через паручасов уезжаем с львенком на дачу - а уж там озеро рядом, и купать можно, и природа, и никакого компа. А в душе все равно застряла какая-то маленькая грустинка. И совсем не хочется никуда уезжать, хочется сидеть в этом раскаленном городе, который пахнет потом и асфальтом, хочется задыхаться от духоту, но время от времени видеть заветную фразу "онлайн" на экране своего монитора и думать о том, что мы ведь, по сути, совсем рядом, совсем близко, под одним небом. Пойду распечатаю фотографии, положу в книжку, возьму с собой. Разглядывать перед сном. Толку в этом, конечно, ноль, но меня это страным образом успокаивает. Навер
ное, все же не стоит распечатывать, и смотреть и вообще, я же прекрасно умею забывать. Но мне почему-то хочется: и помнить, и думать, и испытывать эту легкую грусть. Хочется этой маленькой, такой дорогой для меня сказки с такими теплыми глазами, с таким холодным взглядом. Просто излишне романтияная гриффиндорка в моем лице верит в то, что сказки возможны, что можно на свете изменить все, если правда этого хочешь. А я ведь - хочу. Гриффиндор - это диагноз, знаете ли.

---

*шепотом*

Я долго думала - а откуда у меня это? Почему мне так важно время от времени кем-то восхищаться. раньше я называла это влюбленностями, теперь даже не знаю. Но мне жизненно необходимо время от времени смотреть на кого-то блестящими глазами, ловить слова и взгляды, собирать коллекцию фотограий (это - обязательно, чтобы пересматривать по вечерам), держать образ в голове, пока пишу стихи или рассказы. Проживать маленькую, сокрытую от всех-всех жизнь, где есть место грусти (ах, на меня не обращают внимания) и ревности (и кто это примостился рядом на фото?), радости (какое чудо!) и сомнениям. И всегда, ну просто всегда - это все проходит довольно быстро. То ли потому, что это чувство сложно назвать настоящим (да я же не знаю почти того, кем восхищаюсь, просто любуюсь со стороны), то ли потому, что ответа нет никакого (и быть не может - очередное "чудо" и не догадываетеся о моем существовании на этой планете). Апофеоз - моя влюбленность с 5 по 10 классы в школе, когда максимум, на что я решилась - пригласить ЕГО потанцевать на школьной дискотеке (он мне отказал, да). Я не могу понять - что это? Почему это чувство так важно для меня? Почему я не пытаюсь воплотить его в жизни: боюсь неудачи или просто мне это не нужно?

---

16 июля

Все ,что я могу сказать о данном мероприятии - оно БЫЛО. Для меня - СЛУЧИЛОСЬ. Случилась - ТА жизнь, настоящая, волшебная. Случились глаза, горящие тем же огнем, что и мои и вопли: "Снейп жив!". Случилась очередная "маленькая влебленность" в замечательное и поразительное чудо ) ) И - впервые в жизни - ночной клуб, абсент и разводные мосты. Слов нет, есть только дурацая улыбка. И - новый фанфик на подходе, да ) )

 

---

************

Мне все чаще начинает казаться, что быть писателем - это такое особенное проклятие. Изощренное, в духе Темного Лорда (не того свихнувшегося маньяка, а эстета-Риддла). Например, я сейчас просто умираю - хочу спать, день был долгим и радостным, хочется переварить впечатления, да и на воздухе была много-много. голова чугунная, а ведь нет, под хвост вожжа оппала. Я бегу к компу, чтобы описать свои впечатления. И так всегда! Снится мне сон, читаю ли я что-то хорошее - я не могу остановиться, не могу просто наслаждаться, у меня словно зуд появляется - рассказать, дополнить, переписать. Вот сочинила сказку для Лили, обрадовалась, что закончила ее, потому что на подходе вторая часть моей серьезной книжки. Ан нет! Мой горячо любимый СС шепнул мне на ушко, что, дескать, если я так подробно расписала его страдания, то должна так же подробно рассказать и о счастливых днях, иначе получается нечестно. Вот о Поттеровском счастье я же так много расписывала, а чем он, профессор зельеварения, хуже?! Ничем. И что мне делать? В довесок рассказать и историю Луны с Чарли Уизли? И воссоединение Эвелины Лавгуд с Ксенофилиусом, а Дамблдора - с Гриндевальдом?!

А профессор, стоящий на моем столе уменьшенной, но не менее грозной, копией, насмешливо улыбается и говорит: "так, заканчивай с этими соплями. Никогда не поверю, что ты готова, будь у тебя выбор, вообще отказаться от своего ... хм... дара. Не гогтова? Ну и молчи в тряпочку, и стучи по клавиатуре усердней, авось, все успеешь".

А что? Слизеринцы - они вообще народ бесчувственный и нахальный.

---

о слизеринцах

12.07.2011 в 00:22

Кто бы мог подумать - они такие же люди, как и мы, им им отже нужны и тепло, и уют. Просто они совсем-совсем не готовы в этом признаться. А что бы было, если бы признались? Я часто думаю об этом.

 

Пишет  Raunie:

Потрясающий стих про Драко от Эстета

12.07.2011 в 01:51

Пишет  Эстет Тобиасович:

Новый ГП-стих. Внезапно малфойный. Но Снейп упоминается...



ЧЕРНОВИК

Bonjour, papa!

Прости, что отвлекаю,
Ты занят в Министерстве, весь в делах.
Как дома? Как там мама поживает?
Ей от меня поклон передавай.

Не передашь…(зачеркнуто). Я занял
По Гербологии на срезе высший балл,
Макгонагалл меня, конечно, хвалит.
А ты меня весь год не навещал
(зачеркнуто)

Я приболел недавно,
Ты не волнуйся, это пустяки –
Сломал ключицу, простенькая травма.
Снейп перелом за вечер заростил.

Кребб с Гойлом оба сущие придурки,
Ведут себя как магглы, ей-же-ей:
Дерутся, бутерброды носят в сумках.
А я весь день скучаю по тебе…
(зачеркнуто)

На Зельях снова лучший,
Вчера я Амортенцию сварил,
Хоть я пока всего лишь третьекурсник.
Меня, конечно, крестный научил –

Снейп занимается со мной Зельевареньем,
Хоть это не дворянская стезя.
Он в Малфой-меннор едет в воскресенье,
Ну почему же мне домой нельзя?
(зачеркнуто)

Papa, а помнишь Грейнджер?
Она в крыле больничном, без волос
И Уизли с ней, немного пооблезший.
Так жалко, что пока нельзя всерьез

Накладывать проклятия и чары
На выскочек из маггловских семей.
Мне так осточертели эти магглы!
Наверно, так же сильно, как тебе.

Прости за бред, пишу после отбоя,
Весь Слизерин давно уж крепко спит.
Здесь холодно. Почти что как с тобою…
Я так люблю тебя… (зачеркнуто)

Твой сын.

---

неотправленное письмо

Здравствуйте, мой дорогой друг!

Это так странно - образаться к собственному другу на "Вы" и так странно называть вас "мой дорогой", но мне же можно, я же шальная гриффиндорка, сначала делаю, потому - думаю. А, может, оно и к лучшему, вам так не кажется? Сегодня я хотела написать вам настойщее письмо - на пергаменте, чернилами и пером, свернуть в трубочку и перевязать лентой (зеленой? черной?). Но моя сова не знает вашего адреса, mein Herz, и что же мне теперь делать - не знаю. Что делать с грозой за окном и мокрой после прогулкой одеждой, с оторванными пуговицами на белой рубашке и недописанными рассказами. С остывшим чаем, с печеньем собственного приготовления. Со своей подступающей истерикой, с криками ДО и нежными слезами ПОСЛЕ. И с кем идти в кино или шлепать по лужам - я тоже не знаю. Я твердо решила написать в одном сообществе объявление по поиску вас (как это бывает? 10 000 галеонов за голову, живым или мертвым, можно даже без голубого бантика на шее). Но что я могу написать? Только так: ищу вас, милый друг. А зачем ищу - ни Мерлин, ни Моргана не знают. Может, для того, чтобы бегать жаловаться на слизеринских змеек, которые становятся все более ядовитыми. Или плакать на вашем плече перед каждым квиддичным турниром 9ага, если я и решусь на такое, то вы ж в меня сразу авадой запсустите, я вас знаю!)? Или чтобы писать для вас сказки (если вы их раскритикуете - я пойду спрыгну с Атрономической Башни, честное гриффиндорское!)? В общем - не знаю, зачем. Просто знайте, что я узнаю вас в любом виде (от меня ,как от дементора, не помогут ни плащ-невидимка, ни оборотное зелье, так и знайте!), в любом состоянии (вы только за Темного Лорда замуж не выходите, пожалейте мою хрупкую психику!). Если не с первой строчки письма и не с первого слова разговора, то со второго (и не надо говорить мне, что до гриффиндорцев все медленно доходит! Это враки!). Одна загвоздка, сэр - вы не пишите мне и не приглашаете погулять (с вами? да хоть в Запретный Лес! хоть в Румынию за хвосторогой!). Обидно, правда? Ведь я не знаю, почему так. Может, вас до ужаса бесят нахальные гриффиндорцы, которые смеют на что-то надеяться? Ну и ладно, пойду тогда задушу свою сову (на что она годится, если даже не может найти единственного моего адресата?!), может, это меня немного успокоит.

@темы: творчество

---

магия и техника

Магия и техника - штуки, не совместимые по определению. Вот почему так получается? Вот рассказ написать, зелье какое сварить - это запросто. А как дизайн дайрика самой сварганить или установить программу - ничего не выходит. Иногда мне кажется, что недаром гриффиндорцев называют бещголовыми. То ли у меня терпения не хватает все эти манулы читать, то ли просто - не дано мне каких-то специальных технических мозгов. Я так давно мечтаю и клипы делать сама, и в фотошопе разбираться, и вообще.... обииииииидно!

---

5 хоркрусов Лили Поттер, Последний, С+Л=?

Я вижу самого себя – нескладного тощего мальчишку в
застиранный мешковатой одежде. Из-под спутанной гривы волос торчит длиннющий
нос. Каждое слово звучит змеиным шипением и сочится ядом. Но Лили не замечает
всего этого. Для нее я самый близкий человек на земле, безо всяких
преувеличений. В жаркие летние дни она просыпается пораньше, чтобы поскорее
умыть, собраться и выскочить из дома – встречать меня на «нашем» месте у реки.
В пасмурную и дождливую погоду она с тоской смотрит в окно – родители не
отпускают ее гулять, а благодаря Петунье я чувствую себя в их доме весьма
неуютно. Я вижу каждую мелочь, каждый день, о котором успел позабыть. Желтые,
как сливочное масло, кувшинки, за которыми я плавал для Лили на середину реки.
Ночь, когда мы оба сбежали из дома, чтобы полюбоваться на звезды и обещание
данное друг другу на рассвете: никогда не расставаться, чтобы ни случилось. Я
вижу самого себя совершенно другим – улыбающимся, задорным мальчишкой, готовым
на тысячу шалостей ради одной улыбки.
Страха нет, есть только восторг, как будто летишь на метле вертикально
вверх и знаешь, что не упадешь, ни за что не упадешь.

Она отпускает меня внезапно, так внезапно, что я
чувствую, будто с меня сдирают кожу – ощущение боли, потери и недоумения – за
что?

- Северус, признайся честно. Ты просто НЕ ХОЧЕШЬ
никаких отношений – ответственности, привязанности, уступок.

- Нет, Лили, - собственный глухой голос кажется мне
чужим. – Я не хочу боли и разочарований. Шесть лет… шесть лет одна девушка была
для меня всем. Но это не помешало ей в одночасье вычеркнуть меня из своей
жизни. Возможно, я в чем-то был не прав. Дементор меня поцелуй, да я во многом
был неправ. В своей жажде могущества, в презрении к маглам…Но пойми меня! Лили
просила меня перекроить всю свою жизнь, не обещая взамен ничего, кроме ДРУЖБЫ.
А мне была нужна не дружба… Ты думаешь, что если бы я оставил своих приятелей,
если бы прекратил увлекаться темными искусствами – она стала бы встречаться со
мной? Она бы продолжала отказывать Поттеру?

- Нет, - шепот девушки похож на легкий выдох, скорее,
я догадываюсь о ее ответе по губам.

- Дело не в том, кто перед кем виноват. А в том, что
мы СЛИШКОМ разные. БЫЛИ разными. Ей хотелось, чтобы я выбрал СВЕТЛУЮ сторону
вне зависимости от того, с кем я общаюсь, с кем дружу, к кому привязан. Мне же
эти игры в тень и свет казались ерундой. Я всегда был, есть и буду на стороне
дорогих мне людей. Понимаешь? Я любил бы Лили, будь она пожирателем смерти или
женой Дамблдора, стань она похожей на Грюма или превратись она в цветок. Она же
могла любить только кого-то равного себе – светлого, сильного, открытого. Но я
не мог по мановению волшебной палочки превратиться в ее идеал мужчины. Хотя мне очень хотелось. Прости. Мне
очень жаль, что я выгнал тебя тогда. Но я не мог поступить иначе. У нас с тобой
разные пути. Ты – это она, а значит…

- Нет, нет, мы РАЗНЫЕ! Как ты до сих пор этого не
понял? Да, я – это она в 11 и в 14 лет! Но ТА Лили ушла вместе со своим мужем,
а я – осталась с тобой. Ты сказал, что смог бы любить Лил любой – старой или
молодой, красиво1й или уродливой. Так почему не можешь принять меня?

- Потому, что я не умею – на время. А навсегда у нас с
тобой не получится.

Девушка замолчала и стала смотреть на огонь. Что бы
она сейчас не сказала – он не поверит ей. Не поверит словам. Как же убедить
его, как доказать ему?

- Закрой глаза.

- Что?

-Ты доверяешь мне? Тогда закрой глаза.

Он нехотя подчинился, Лили взяла его за руку и куда-то
повела. Зельевар никогда не думал, что его гостиная такая… большая. Пять шагов
в одну сторону, десять – в другую, он столько раз мерил шагами эту комнату
бессонными ночами. Но они шли и шли. Воздух стал прохладней и свежее. Против
воли, Северус открыл глаза и понял, что идут они по залитому солнцем лугу, и
высокая трава щекочет кончики пальцев. От вспышки восторга его тряхануло, как
лягушку под электрическим током.

- Лили, - собственный голос оказался на удивление
тонким.

Зельевар остановился
и посмотрел на свои ладони – длинные тонкие пальцы, ровная белая кожа,
никаких шрамов от порезов или ожогов. Северус закрыл глаза и прислушался к
собственным ощущениям… Ему снова было одиннадцать. Нет, он помнил и то, как
учился в Хогвартсе, и как получил темную метку, и все остальное, только теперь
эти события казались такими далекими, будто случились сотню лет назад. Потери
не ранили душу, ошибки не вызывали слезы. И, Мерлин великий, ему хотелось жить!
Ему страстно, до судороги, хотелось жить. Ради этого ласкового солнца и
высокого неба, ради теплой ладошки Лили, сжимающей его ладонь.

- Северус, мы всегда будем вместе?

- Что за вопрос, конечно!

- Пообещай мне. Обещай, что чтобы ни случилось, мы
никогда-никогда не расстанемся. Даже если нас распределят на разные факультеты.
Даже если…

- Тшшш, не надо этих «даже». Я обещаю, что никогда не
брошу свою рыжую Лил.

- И я обещаю, что не оставлю своего Северуса.

И снова мир закружился, и зельевар оказался в своей
гостиной в подземельях Хогвартса. Перед ним на стене висела картина, которую он
приобрел у Мишеля Сартра.

- Нет, Северус, я не считаю, что ты слабак. Просто ты
– тот человек, который не умеет жить без любви, таким тебя создал Мерлин.
Кажется, я пришла вовремя. На этот раз.

Зельевар схватил рыжее недоразумение в объятья, будто
боялся, что девушка неожиданно исчезнет. Кем бы она ни была – она единственный
человек, которому не безразлична его судьба. Единственный человек, который
связывает его с этим проклятым миром.

- Но… что… как...

Впервые у Снейпа не находилось нужных слов.

- Те, кто нас любит, всегда с нами, в нашем сердце. И
пусть мы не всегда можем их увидеть или обнять – мы можем слышать их голоса.
Северус, послушай меня. Я не смогу оставаться рядом… вот так. Но я обещаю, что
всегда буду рядом. Ты сможешь почувствовать мое присутствие в любой момент.
Тебе нужно выполнить обещание, которое ты дал Дамблдору, которое ты дал самому
себе. И после этого ты станешь свободным. Я заберу тебя с собой, туда, где нам
все еще семнадцать лет. И ты сможешь начать жизнь с чистого листа, новую жизнь,
где не будет всех этих ужасов.

Зельевара разрывали на части противоречивые чувства. С
одной стороны, он хотел прямо сейчас отравиться вместе с Лили, потому что
прекрасно представлял себе, что ему предстоит пережить. С другой – он понимал,
что еще не искупил свою вину и не исправил всех ошибок. Но больше всего Северус
боялся потерять Лили еще раз. Такого он просто не вынесет. Но не зельевара ни в
коем случае нельзя было назвать трусом. Он коротко кивнул и снова прижал к себе
Лили, СВОЮ НАСТОЯЩУЮ ЛИЛИ.

Впереди были десять лет преподавания в Хогвартсе,
встреча с повзрослевшим сыном Поттеров, возвращение Темного Лорда, смерть
Дамблдора и Финальная Битва. Впереди была смерть от ядовитого укуса Нагайны и победа магического
мира. Пронзительные зеленые глаза и платформа Кингс-Кросс. Рыжеволосый вихрь,
чуть не сбивший его с ног, холодная ладошка, сжавшая его руку до боли. Впереди была
целая вечность, персональная вечность для Северуса Снейпа и Лили Эванс.

И – вместе, в этом мире и во всех остальных.

@темы: творчество

---

кто о чем, а я все о...

03.07.2011 в 00:18

Пишет  Понедельник:

Последние дни
Это видео показано было в Тайланде.
Прощания, объятия и слезы наверное...

на тумблере сваяли гифку с Тьюлисом и Аланом

@темы: СС

---

5 хоркрусов Лилипоттер, Последний, часть 2, рыжая бестия

Она не понимала, эта девочка, какую боль причиняет мне. Иногда я с трудом сдерживаю себя, чтобы не запустить в нее непростительным. Но если уж столько лет терпел Волдеморта – то и ее стерплю. Хотя, видит Мерлин, она бывает намного хуже Темного лорда.
Она (я НИКОГДА не называю ее по имени) сидит на стуле, смотрит, как я готовлю зелья. Или у моих ног, когда я читаю, сидя в кресле. И смотрит-смотрит-смотрит яркими до невозможности глазами цвета молодой листвы. А я – вспоминаю Лили, НАСТОЯЩУЮ Лили, СВОЮ Лили, глаза которой никогда не горели таким восхищением. Которая смотрела на меня иногда – радостно, чаще – рассеянно, а в последний год нашей учебы – вообще не смотрела. У нее были совсем другие глаза, темные и задумчивые, как лесные озера. И эта рыжеволосая бестия, которая называет себя ЕЕ именем – это нелепое недоразумение. Свою Лили я потерял очень давно, потерял целых три раза. Впервые – когда назвал «грязнокровкой», второй раз – когда она выходила замуж за Поттера (в кошмарах я иногда видел эту сцену) и третий – тогда, в Годриковой Лощине… И ничто и никогда не убедит меня в обратном. Эта девчонка, которая теперь постоянно смотрит на меня глазами побитой собаки – это просто жалкая пародия. Настоящая Лили выросла, стала взрослой, превратилась в мудрую, зрелую женщину, в мать. А эта мелочь младше меня почти вдвое.
Бестолочь, мелкая бестолочь! Она сует нос в мои книги, постоянно толчется на кухне и что-то готовит и ходит за мной хвостом. Я начинаю тихо звереть. И не выставляю ее за дверь только потому, что она все же похожа на Лили. Но когда эта бестия разбивает флакон со свежесваренным зельем – я не выдерживаю. Над улучшенной формулой Сна–Без-Сновидений я работал почти месяц! А она просто так взяла и разбила. И бормотала что-то вроде «я нечаянно». Лили никогда бы не позволила себя подобной рассеянности – она знала толк в зельях. Я молча открываю дверь и делаю недвусмысленный жест. И мне совершенно наплевать на то, что на улице промозглый сентябрь, затяжной дождь и поздний вечер.
- Северус, я…
- Ничего не нужно говорить. Просто убирайся вон. Я не могу больше терпеть твое присутствие в моем доме и в моей жизни.
- Прости, это не нарочно! Я… я обязательно исправлюсь! Честно-честно. Скажи, что мне нужно сделать, чтобы ты разрешил мне остаться?
- Тебе нужно познакомиться с одиннадцатилетним Свеврусом, отучиться с ним шесть лет в Хогвартсе, выйти замуж за Поттера, родить сына и умереть от руки Темного Лорда, - беспощадно объявляю я. Не из-за злорадства, а потом, что это – правда. И она читает это по моим глазам, бледнеет, как бумажный лист. На какой-то момент мне ее становится жаль – я знаю, что такое неразделенная любовь. Но меня никогда никто не жалел. Может быть, именно поэтому у меня хватило сил до сих пор как-то существовать. И хватит еще на многие годы – со вчерашнего дня я член Ордена Феникса, а через полгода стану профессором зельеварения в Хогвартсе. Пришло время раздавать долги.
- Я не понимаю… я правда не понимаю. Ведь это со мной ты познакомился в Паучьем Тупике, со мной ходил искать лунные ирисы в полнолуние, со мной учился в Хогвартсе… Взгляни на меня, пожалуйста. Видишь? Ничего не изменилось? Просто ты сам, сам забыл СВОЮ Лили, Лили Эванс.
- МОЯ Лили носит фамилию Поттер, и теперь будет носить ее всегда, пока стоит мир, - она снова напоминает мне о том, что мне вспоминать вовсе не хочется, и у меня начинают трястись руки.
- Вот поэтому она и не смогла стать твоей! Ты – эгоист, Северус Тобиас Снейп, ты любил придуманный образ, идеал женщины, за которым не видел реального человека. А когда образ становился настоящей женщиной из плоти и крови – ты отвергал ее. Ты помнишь, какие цветы она любила больше всего на свете? Ты помнишь вкус ее губ? Нет! Ты помнишь только свою боль – и больше ничего. Скажи, а любил ли ты СВОЮ Лили по-настоящему? Или ты сначала привязался к единственной волшебнице, встреченной в маггловском мире? Потом – ценил единственного человека, который рискнул стать твоим другом? А затем – ревновал, что Поттер отобрал твою любимую игрушку? Признайся честно самому себе, Северус? Ты просто не умеешь привязываться, не умеешь прощать, не умеешь жертвовать чем-то. И то, что твоя жизнь была ужасной – это только предлог. Ты не хочешь впускать в свою жизнь никого – признайся хотя бы самому себе. Ты не хотел выбирать, не хотел чем-то жертвовать. Поэтому и сделал так, что Лили пришлось решать самой, самой брать на себя ответственность за ваши отношения. А теперь – ты можешь играть роль жертвы, страдальца. А это – намного приятнее, чем понимать – ты променял любимую женщину на возможность получить магическое могущество.
- Убирайся, сейчас же, - я поднимаю палочку, готовый ударить зеленым лучом в грудь этой бестии. – Лили был предназначена для Поттера, этого не видел только слепой. Она бы рано или поздно это поняла. Я помог ей осознать это намного раньше.
- Если б это было абсолютной истиной – меня бы здесь не было. Опусти палочку, я ухожу.
Она сбегает вниз по ступенькам, и в глазах ее – отчаянная решимость. Я провожаю ее взглядом, наблюдая за тем, как дождь превращает рыжие завитки в тонкие темные пряди, как промокает до нитки летний сарафанчик, облепляя худенькую девичью фигурку. ЕЙ почти двадцать лет… Двадцать лет. Когда мне было двадцать, я был уверен, что жизнь кончена - Лили вышла за Джеймса. И когда мне особенно паршиво, я думаю - жаль, что все не закончилось именно тогда. На минуту мне чудится, что это моя Лили убегает после нашей очередной ссоры, когда я опять сказал гадость о ее сестре Петунье. Но – нет. Я – не десятилетний мальчишка, а взрослый мужчина. Видение растворяется, и мне становится все равно, что будет дальше с этой маленькой чертовкой. Мне просто все равно.

А дальше – вихрь, круговорот событий, захватывающий, несущий меня неумолимо вперед, не учитывая мою волю. Волю? Да какая, к морщерогим кизлякам, воля? Я просто чищу зубы и ем, я просто заставляю себя спать и работать. И мне не сложно, не, совсем не сложно притворяться живым человеком. Потому что в глубине души я еще помню – каково это: жить, чувствовать, любить.
У меня нет близких людей, которые могли бы волноваться за меня. Лишь изредка Дамблдор участливо заглядывает мне в глаза или Макгонагал предлагает сходить в Хогсмид вместе с остальными преподавателями.
Но я каждый раз отказываюсь. Вместо этого я каждые выходные апарирую в один из магических районов Британии и подолгу гуляю один. Покупаю новые журналы по зелеварению и маггловскую беллетристику, забегаю в ресторанчики, где каждый раз заказываю крепчайший кофе и, выпивая чашку за чашкой, редактирую уже готовые статьи по зельям.
В одно из таких воскресений, гуляя по Косой Аллее, я неожиданно ловлю запах… ни на что не похожий, совершенно особенный запах лунных ирисов. Эти серебристые цветы – не только компонент некоторых редких зелий (таких, как зелье летаргического сна или живой смерти), но и просто мои любимые цветы. Легчайшие, невесомые, навевающие легки дурман. Я никогда не смогу выбросить из памяти ночь, когда мы с Лили собирали лунные ирисы в полнолуние, и моя рыжеволосая фея, надышавшись их ароматом, танцевала в лунных лучах. Ее нежная кожа будто светилась и мерцала, а глаза казались огромными и влажными, как у лани. В ту ночь мы с ней в первый и в последний раз целовались. А наутро, когда Лили задремала у меня на коленях, прямо посредине разговора, я прошептал: «Обливиэйт». Нет, она забыла эту ночь, но ничего не помнила ни о танце, ни о поцелуе. Потому, сто уже тогда я знал – она меня не любит, она уйдет от меня, растворится, как утренний туман. И мне не хотелось вызывать у нее жалость или снисходительную улыбку.
Я пошел на запах, оставив недопитым кофе, а недописанную статью – мокнуть под дождем. И оказался в странной художественной магической лавке, владел которой знаменитый художник Мишель Сартр. Он так странно смотрел на меня и нес какой-то бред насчет, что не готов продать картину… но в итоге пейзаж оказался у меня. Ночь, поле и серебристые ирисы. Я повесил картину в спальне возле кровати, и на утро в понедельник первым делом бросил на нее взгляд… Пейзаж был написан в сочных, ярких красках. Залитый полуденным солнцем луг с высокой травой, пчелы, жужжащие вокруг полевых цветов и бездонное синее небо. Казалось, от картины веет прохладным ветром, напоенным запахом меда, принизанным птичьими трелями. Ирисы исчезли.
Она оказалась очень необычной – эта картина. Пейзаж на ней меняется в зависимости от времени года и времени суток, но в то же время это каждый раз было одно и то же поле. Перед сном я каждый раз долго рассматриваю его и мечтаю о том, чтобы сделать шаг за раму и оказаться там – среди мягких прядей волнующейся на ветру травы, среди упоительных цветочных запахов, под бездонным небом. Только я не признаюсь в этом – никому и никогда. И даже себе – вслух. Потому что любые произнесенные слова – это почти заклинание.
А потом на меня наваливается осень. Промозглая и унылая осень 1982 года – пронзительные ветра, бесконечный дождь и новое амплуа профессора зельеварения. Конспекты уроков и стремление создать нужный имидж, знакомство со студентами, переезд в подземелья – все это хоть как-то занимает мои мысли, позволяя справляться в поистине черной тоской. И с одиночеством. Я до сих пор вижу во сне Лили, мою Лил. Как будто рассматриваю пачку колдографий – растрепанная девчонка на качелях, рыжий бесенок, с помощью магии пытающийся заставить цветы в саду распуститься на месяц раньше, растерянная девочка, сжимающая мою руку на платформе 9 ¾. Сотни застывших картинок, сотни самых разнообразных эмоции на милом лице – гнев, страх, недоумение, сочувствие, гордость, радость, сонливость. И – смех, серебристый смех моей маленькой богини, ставшей для меня целым миром. Почему я понимаю это только сейчас?
Альбус думает, что подловил меня на чувстве вины – но он ошибается. Я не испытываю вину по отношению к Лили. За что? За то, что я был таким, какой я есть – неуступчивым, мрачным, замкнутым? За то, что она была такой, какая есть – бескомпромиссной гриффиндоркой, жаждущей любви? За то, что я хотел стать хоть кем-то в этом мире, где я был ненужен даже собственной матери? За то, что я рассказал Лорду о пророчестве, до конца в него не веря и не зная, о каком ребенке идет речь? Так что же я делаю здесь? Почему я еще дышу? Я не знаю.

1982-1984

Слизеринские змейки, которые все скопом заявились в кабинет Дамблдора с просьбой назначить меня их деканом. Постоянные дуэли в коридорах. Змейки, не смеющие глаз поднять, превращающиеся постепенно в ядовитых тварей, которые могут постоять за себя. Недовольные шепоток остальных преподавателей за моей спиной. Слушанье Визенгамота, полное оправдание. Удаление от дел. Завершающая стадия создания имиджа сальноволосого ублюдка. Звенящая тишина моих комнат в подземелье. Срыв. Погром лаборатории, новые шрамы от стекол, восстановление лаборатории. Попытка выжечь потускневшую метку каленым железом. Потеря сознания, разговор с Альбусом, два месяца в Мунго. Первая любовная записка от собственной студентки. Попытка самоубийства 30 января, в день ЕЕ рождения.

- Акцио флакон с ядом!
- Экспелиармус!
Она стоит передо мной, та же рыжеволосая бестия, только слегка старше. В черном длинном платье и черной мантии, похожая на тень. Неестественная бледность лица, глубокие тени под глазами, стальной взгляд. В первый миг я не узнаю ее.
- Убирайся вот, я не изменил своего решения.
- У тебя не права приказывать мне, - голос ее звучит твердо, несмотря на то, что ресницы быстро-быстро трепещут, как крылья пойманной бабочки.
Я почему-то ожидаю, что она заговорит как Дамблдор – о моем долге перед магическим миром и перед сыном Лили, о том, что жизнь продолжается, а Мерлин не любит волшебников, превративших себя в подобие половой тряпки. Но она – упрямо молчит.
- Скажи мне, Северус, тебе на самом деле ХОЧЕТСЯ умереть?
- Не говори ерунды, - я, наконец, убираю свою палочку в рукав мантии, а ее палочку кладу на стол. – Умирать не хочется никому. Просто я не могу жить. Хочу, отчаянно пытаюсь – и не могу.
- Я могу научить тебя. Если хочешь.
- Из этого ничего не выйдет, - устало опускаюсь в кресло, мне совершенно не хочется спорить.
- Тогда что ты теряешь? Почему бы тебе не попробовать?
- Зачем тебе все это? – я задаю самый важный в этот миг вопрос.
- А и вправду, зачем, - рыжая бестия опускается на колени возле моего кресла и шепчет: «Легилименс». Я проваливаюсь в чужое сознание.

(продолжение следует)

@темы: творчество

---

Последний, часть 1, liquor mors

- Джеймс?
Он заморгал, сгоняя сонное наваждение, но уже улыбаясь своей очаровательной жене. Лили, его Лили. Так странно – он до сих пор не мог в это поверить: эта красивая, добрая, чуткая женщина отдала свое сердце именно ему, такому шалопаю. И эти волосы, похожие по цвету на старое золото – всегда пахнут именно так, как нравится ему; и эти глаза зеленые-зеленые, как у кошки, всегда смотрят на него с такой теплотой, с непередаваемым восторгом.
- Джеймс, мне кажется, нам пора.
- Пора – что?
- Пора уезжать, милый. Купить билеты, сесть в поезд.
Джеймс прислушался к собственным ощущениям – и вправду пора. Как ни замечательно было здесь, в кругу друзей, такая жизнь начинала уже тяготить. Однообразная, наполненная только воспоминаниями о прошлом. Но оставался нерешенным еще один очень важный вопрос.
- А как же пятый?
Лили на миг отвела взгляд и закусила губу – она делала так всегда, когда волновалась.
- Я думаю, с ним все в порядке, - медленно, будто через силу ответила она.
- Но ты же не видела его во сне и письма не получала? Так как же…
- Просто знаю, - пожала плечами Лили, и взгляд ее стал очень задумчивым. Она уходила от темы.
- Эта часть души… это как с Хогвартсом, да? – Мерлиновы придатки, ну почему из нее приходится клещами тянуть ответ. Но Джеймс ничем не выдал своего огорчения – она знал, что рано или поздно жена сама ему все расскажет. Просто надо дать ей время, на нее ни в коем случае не нужно давить.
Лили уверенно кивнула, затем, набравшись храбрости, посмотрела мужу в глаза и прошептала:
- Она решила остаться с Северусом.
Впервые за долгое время это имя возникло между ними черной тенью, такой же грозной, как и ее обладатель. Северус – человек, которого Джемс почти ненавидел, которого презирал. И которого любила Лили. Она его любила… и что мог сделать с этим Джеймс? Продолжать делать вид, что мага с таким именем не существует? Сказать, что Снейп – предатель, вдвойне предатель, что он – одна из причин их гибели? И – навсегда потерять доверие Лили. Нет, не ее любовь, которая сильнее любого предательства, любых обидных слов. А – доверие. Знать, что она никогда не расскажет ему о своих истинных переживаниях, что будет шептаться о своих секретах с кем-то другим? И – перестать понимать эту удивительную женщину? Никогда! Если она так привязана к этому… человеку, то и он, Джеймс, будет бороться со своей неприязнью к нему, он будет уважать любого, кого Лили удостоит своей привязанностью. Даже если ей взбредет в голову (что не исключено!) нежно привязаться к Волдеморту.
- Это твой выбор, и я его уважаю. Пусть та Лили будет счастлива. Пусть она сделает счастливым… Северуса, - уверенно сказал Джеймс.
Лили бросилась на шею мужу и чуть не задушила его в объятьях.
- Ты самый лучший, самый замечательный мужчина на свете, Поттер! И я горжусь тем, что ношу твою фамилию!
Да, ради этих слов стоило переступить через собственную гордость. Вот она – самая главная черта Лили – рядом с ней все становятся лучше. Не потому, что она их к чему-то принуждает – нет, она ни словом, ни взглядом не осуждает, никого не ставит в пример. Но рядом с ней, согретые ее светом, люди сами как будто пробуждаются от долго сна, начинают верить в себя, видя свое прекрасное отражение в ее глазах.
- Мы попрощаемся со всеми? – неуверенно спросил Джеймс.
- Конечно! Ненадолго, не навсегда, я знаю. Но попрощаемся, - предчувствия еще никогда не подводили Лили.

Северус никогда не говорил Лили о своих чувствах – он вообще был не из тех людей, которые говорят о подобных вещах. Никаких громких заявлений (в духе Дамблдора) о том, что она – единственный лучик света, который не позволяет ему утонуть во тьме. Никаких громких заявлений (в духе Поттера) о том, что он жить без нее не сможет. Просто он всегда был рядом: рассказывал ей о мире волшебников, защищал от неуемных маггловских детей, помогал в домашними заданиями по зельям, не позволял никому из слизеринцев подначивать ее, носил ее сумку, водил ее в Сладкое королевство, видел ее во сне и думал о ней каждую минуту. И все это – молча. А когда она ушла – он погряз во тьме. Простив ей и разрыв отношений, и свадьбу с Поттером – Северус никогда, даже в мыслях, не осуждал ее, не пытался представить виновницей случившегося. Он был уверен, что сам не достоин этого солнышка. И ему никогда не приходило в голову задаваться вопросом – достоин ли ее этот Поттер. Раз она его выбрала – значит, достоин.
Единственный его друг, Люциус, называл его чувства нездоровыми, манией, психозом и уговаривал оглядеться по сторонам, просто жить, подпустить к себе другую женщину. Дамблдор называл это чувством вины и ответственности – и требовал покаяния и служение идеалам света. Волдеморт, если бы знал, назвал бы их слабостью, а самого Северуса – тряпкой и маггловским отродьем. Но все они ошибались.
В тот миг, когда умерла Лили – умер и Северус. Ни в каком ни в фигуральном смысле, вполне в реальном. Казалось, что кровь застывает в жилах, а сердце бьется все реже и реже. Он бы и умер – как преданный пес на могиле хозяина. Просто потому, что для него не существовало этого мира без Лили. Потому что его самого без нее не существовало.
- Северус, - тихий голос музыкой звучал у него в ушах. – Я здесь, я с тобой. Не умирай.
Он открыл глаза – не для того, чтобы проверить, здесь ли Лили – он точно знал, что ее больше нет. Не со слов Волдеморта, просто чувствовал. Как близнецы чувствуют друг друга на расстоянии, как мать чувствует свое дитя. Северус хотел только увидеть ее колдографию, стоящую на столе. Единственную колдографию в его доме. Прямо на него смотрели глаза цвета ранней листвы. Глаза, которые он бы не спутал ни с какими другими.
Северус, оглушенный и ослепленный, сел на диване и увидел, что на полу возле него сидит… Лили Эванс, четырнадцатилетняя девчонка с яркими-яркими веснушками на бледном личике, с волосами, стоящими дыбом, как шерсть у рассерженного котенка. Хотелось вскочить, схватить ее в объятья и никогда, никогда не отпускать. Но он уже давно перестал верить в то, что это возможно.
Лили перевела взгляд на прикроватную тумбочку, на которой стояли флаконы с зельями, и осторожно взяла один из них – в котором плескалась фиолетовая жидкость с золотыми вкраплениями. Liquor mors – «жидкая смерть», самый сильный из всех существующих магических ядов.
- Скажи мне, что я слабак, - голос Северуса был непривычно хриплым. – Скажи, что человеку всегда найдется, ради чего жить.
Она отрицательно покачала головой. Лили знала, что на этот раз ее возвращение будет не таким, как в предыдущих случаях. Что ей придется спорить и доказывать, убеждать и настаивать – и все равно он вряд ли ее примет. Потому что это не тот случай, когда он вернулась, чтобы спасти. Она вернулась, чтобы спасли ее. И если та, взрослая Лили была права, оставив человека, который не захотел меняться ради нее, выбрав свою вторую половинку, Джеймса, то эта, четырнадцатилетняя девчонка, ошиблась. Потому что она предала своего самого близкого на свете человека, человека, который отдал ей все. Человека, который был ей нужен больше всего на свете. Она не хотела понимать, как это возможно, чтобы та, взрослая женщина, была предназначена Поттеру и в какой момент они стали двумя совершенно различными волшебницами. Да и не могла бы, наверно, понять, даже при большом желании.
И Лили быстро-быстро затараторила по давней детской привычке, захлебываясь мыслями, путаясь в словах. Быстрее, чтобы Северус не успел перебить ее. Чтобы выслушал. О том, как она погбли от руки Темного Лрода и как оказалась на вокзале Кингс-Кросс. Как Дамблдор рассказал ей о хоркрусах, как она получила первое письмо. О судьбе каждой из частичек души, особенно подробно – о последней, оставшейся в Хогвартсе. О тех портретах, которые написала Эвелина Лавгуд.
А он – молчал, и его молчание было недоверчивым и тяжелым, почти видимым. Как будто Северус пытался сложить обратно из осколков свое сердце, свою жизнь – и не мог. Как будто он отчаянно хотел поверить, принять, - и снова не мог. И сердце его билось все так же тихо-тихо, готовое в любой момент замереть.
- Значит, какая-то часть... твоей души… была привязана ко мне так же сильно, как к собственному сыну? – видит Мерлин, он искал способ ей поверить.
Но Лили решила быть честно до конца, поэтому отрицательно покачала головой.
- Прости… Сев… нет. Ты сам привязал меня к себе, потому что не мог без меня. Та Лили, взрослая… мы с ней… разные. Она – мудрая, очень мудрая, и живет только своим мужем. Она иногда грустит, вспоминая о тебе, и сама не замечает, что вспоминает все реже и реже. Нет, ты не подумай, она никогда не сможет выкинуть тебя из своей жизни. Ты – часть ее жизни, и так будет всегда. Но ей – никогда не будет по-настоящему больно, потому что ты простил ее.
- А ты? – голос Северуса звучит карканьем, а глаза его уже совершенно пустые – мертвые.
- А мне будет больно – всегда. Потому что я совершила такую ошибку, которую невозможно исправить, мою вину невозможно загладить. Потому что для меня нет жизни без моего mi amice, меня самой нет без тебя.
Кажется, эти слова привели Северуса в чувства. Он еще раз внимательно присмотрела к сидящей на полу девушке. Лили была именно такой, какой он помнил ее: почти пшеничного цвета волосы, испуганное открытое личико, быстро взлетающие вверх-вниз ресницы (она всегда начинает часто моргать перед тем, как расплакаться), тонкие дрожащие пальчики, нервно перебирающие бахрому на покрывале. Именно такой он узнал ее. Такой же растерянной и встревоженной прибегала она к Северусу после очередной ссоры с Петуньей или после неприятного разговора в гриффиндорской гостиной (ведь там зачастую обсуждались коварные слизеринцы). Девочка в короткой школьною юбке (он знал, что она, тайком от Макгонагал специально укорачивала юбку без помощи магии), в полосатых красно-оранжевых гольфах, белой рубашке с небрежно завязанном факультетским галстуком. Та Лили, которая была ему дорога четыре года, со дня их знакомства. Та Лили, которая слишком быстро уступила место серьезной и взрослой девушке и морщинками на лбу и уверенным взглядом. Та Лили, которую он уже разучился любить.
Она все поняла мгновенно – женщины всегда чувствуют, если их не любят.
- Северус, - она отчаянно держалась, чтобы позорно не разреветься, – пожалуйста, разреши мне быть рядом, поддерживать тебя. Просто в качестве друга, в качестве…
- Чтобы растравливать мои раны? – тон его был излишне резким, но он тоже сдерживался – чтобы не закричать. – Чтобы лишний раз напоминать мне о том, что МОЯ Лили умерла?
- Но что же мне делать?
- Я не знаю. Лили не сказала своему пятнадцатилетнему amicus, что ему делать с той пустотой, которая осталась внутри него. И он заполнил пустоту чем могу – а выбор у него, признаться, был небольшой. Жизнь без мечты, без надежды, без любви. Жизнь… какое забавное слово. Извини, тот мальчик, к которому привязана ты – он еще умел любить. Но он давно умер. А сейчас перед тобой только верный сторонник Темного Лорда, лучший зельевар и окклюмент современности, которого ты совершенно не знаешь.
- Позволь мне узнать! – Лили порывисто наклонилась к нему, пытаясь схватить широкую ладонь с тонкими пальцами, но он отдернулся.
- В. Этом. Нет. Ни. Малейшего. Смысла, - голос Северуса был таким же мертвым, как и его глаза. – Уходи.

@темы: творчество

---

5 хоркрусов Лили Поттер, портреты и пейзажи, часть 2

В маленькой лавке было донельзя душно, под потолком, не оседая, клубилась пыль. Само же помещение напоминало, скорее, не магазин, а склад – приваленные к стенам картины, этюдники, сваленные на столах как попало, разломанный мольберт в уголке и приторный запах канифоли. Сгорбленный старичок с огромной проплешиной прямо на макушке, поглаживал лениво развалившегося на подоконнике толстого кота, когда неожиданно звякнул дверной колокольчик. Появившийся на пороге человек очень мало походил на покупателя – он не выглядел ни ценителем живописи, ни утонченным аристократом. На угрюмом некрасивом лице застыла гримаса отвращения ко всем и вся.
- Мишель Сартр? – недоверчиво поинтересовался вошедший.
- Он самый, он самый. Чем могу служить мистер…?
Незнакомец откровенно проигнорировал вопрос, продолжая подозрительно озираться по сторонам. Он как будто обнюхивал каждый кубометр пространства своим невообразимо огромным носом. Мишель Сартр, член союза художников-магов, владелец художественной лавки в Косом Переулке и лучший портретист своего времени, подслеповато щурился, разглядывая неожиданного гостя. Черная атласная мантия из дорогой ткани была прожжена у самого низа, несколько буроватых пятен украшали ее с внутренней стороны. При этом ботинки странного гостя блестели так, будто их обладатель не ходил по земле, а летал по воздуху. Очень любопытно! Человек, который не поленился применить сложное чистящее заклинание, которое требует постоянного расхода магических сил для поддержания, но не заметивший дырку (хоть и небольшую) на собственной мантии. Да и чем можно так испортить дорогую ткань, чтобы на ней остались пятна? Судя по крошечному ярлычку, мантия приобретена у мадам Малкин, а эта леди всегда накладывает на свои изделия специальные заклинания, которые отталкивают от себя незначительные загрязнения. Значит, перед Мишелем…
- Что нужно господину зельевару в моей скромной лавке? Могу спорить, что картины интересуют вас в последнюю очередь.
Незнакомец вздрогнул так, будто художник угадал его имя, затем нехотя признался:
- Лунные Ирисы.
Мишель Сартр едва сдержался, чтобы не улыбнуться. О, он прекрасно понял, о чем говорит его гость! Но признаваться в этом нельзя, иначе тот просто кивнет и уйдет. И второй раз его сюда уже не заманишь.
- Но я не держу у себя никаких цветов или трав! – художник очень натурально всплеснул руками.
Угрюмый зельевар нахмурился, полуприкрыл тяжелые веки и сделал глубокий вдох, затем открыл глаза и решительно шагнул вглубь лавки. За его спиной Мишель довольно потер руки. Кажется, приманка сработала как нельзя лучше. Посетитель начал с проворством перебирать стоящие у стены картины, пока не наткнулся на одну из них. Замер в немом изумлении, его рука, держащая тяжелую деревянную раму, непроизвольно вздрогнула.
- Молодой человек, что вам вообще нужно?
Зельевар вздрогнул, как будто он на несколько мгновений забыл, что находится в лавке не один.
- Сколько стоит эта картина?
Пожилой художник перевел взгляд на полотно. Это был вечерний пейзаж, написанный в пастельных тонах. Вечерние сумерки синим мороком разлились по лугу, отчего высокая трава окрасилась в фиолетовые цвета. Низко стелящийся туман затопил почти все пространство, и сквозь него проступали призрачным видением Лунные Ирисы – прекрасные серебристые цветы, слегка колышущие головами то ли от легкого ветра, то ли сами по себе. А еще необыкновенные цветы источали едва уловимый, ни на что не похожий аромат.
- Очень сожалею, но картина не продается, - строго заявил Мишель Сартр.
- Чушь. Любая картина здесь продается, - в тон ему ответил зельевар. – Это же не музей, а магазин. Назовите любую цену – я заплачу.
- Еще раз повторяю, молодой человек, картина не продается. Вы можете забрать ее бесплатно, если она признает вас.
- Хорошо, что для этого нужно сделать? - по горящим глазам зельевара художник сразу понял, что тот согласится на что угодно – и с башни спрыгнуть, и по горячим углям босяком пройти.
- Все очень просто, - Мишель протянул гостю булавку с алмазной головкой в виде звезды. – Уколите свой палец до крови и приложите к раме.
Не задав больше ни единого вопроса, угрюмый человек, даже не назвавший своего имени, сделал так, как сказал ему художник. Ничего не произошло.
- Молодой человек, я очень сожалею, но…
И тут руки зельевара коснулось что-то прохладное. Он опустил взгляд и увидел лунный ирис, коснувшийся его руки. Еще миг – и цветок с полупрозрачными лепестками оказался в ладони зельевара.
- Да, кажется, я ошибся. Картина признала вас. Поздравляю! Это весьма и весьма редкий экземпляр. Время суток на картине меняется, отражая естественный ход времени…
Но мужчина уже не слушал художника, пожирая картину глазами и нежно поглаживая край рамки. Его лицо как будто осветилось изнутри, став намного более привлекательным, морщины слегка разгладились, а на губах появилась улыбка. Он осторожно достал пейзаж, прижал к груди и с тихим хлопком апарировал.
Мишель Сартр довольно улыбнулся, потирая руки – рыжеволосая волшебница, которая принесла ему картину, могла быть довольна.

Луна проснулась со странным ощущением – ей казалось, что в этот день должно произойти нечто особенное. Обычно, день рождения ее не отличался ничем особенным, разве что отец присылал ей какое-то новое украшение и немного карманных денег, которые она, по традиции, тратила в Сладком Королевстве. Теперь же обучение в школе осталось позади, и можно впервые отметить праздник так, как хочется – сначала – с отцом, а вечером - с друзьями в их любимом кафе «Воздушный Замок». Все же совершеннолетие бывает только раз в жизни. Луна загадала, что именно сегодня она решит, что же ей делать дальше. Отец настаивал на том, чтобы она стала репортером «Придиры», Нейвил предлагал отправиться вместе с ним в кругосветное путешествие, Гермиона – остаться в Хогвартсе в качестве младшего преподавателя по уходу за магическими существами. Ее саму привлекал каждый из предложенных вариантов, но она не могла остановиться ни на одном из них.
Пару минут разглядывая нарисованные на потолке портреты друзей, Луна спустила ноги с кровати и встала, протирая глаза. Посреди комнаты уже лежала гора подарков. Яркие коробочки так и просились в руки, но Луна обратила внимание на небольшую картину в красивой деревянной раме, стоящую у стены. На нем была изображена узкая улочка какого-то старого города, невысокие дома с красными черепичными крышами, люди под зонтами, спешащие по своим делам и горы, сказочные сине-зеленые горы, покрытые лесами. А в правом верхнем углу картины порхал крошечный дракон, размером со стрекозу, абсолютно ни на что не похожий: нежно-розовое брюшко, алая спинка, голубые глаза на половину морды и забавный золотистый хохолок.
- Надо же, склифл! Не думала, что склифлы водятся в Румынии…
В эту минуту в комнату вошел Ксенифилиус с подносом, на котором стояли две чашки вкуснейшего горячего шоколада по фирменному рецепту Лавгудов и была сложена аккуратная горка из обожаемых Луной с детства эклеров.
- О, какой красивый пейзаж! – воскликнул он, ставя поднос на тумбочку. – Кто его прислал?
- Мама, - спокойно ответила Луна.
Ксенифилиус тоже часто видел свою жену во сне и даже разговаривал с ней. Он не сомневался, что его жена найдет способ поздравить с днем совершеннолетия обожаемую дочь. А склифлы – это вообще отдельный разговор. Существование этих маленьких дракончиков доказал еще саам Ксенифилиус в молодости, когда заметил, что каждый дракон при рождении выделяет всегда один и тот же сгусток магической энергии вместе с первым вздохом. Но найти склифлов еще не удалось никому.
- Папа, я поеду в Румынию искать склифлов, - заявила Луна, все так же мечтательно разглядывая картину.
- Это вполне разумно, - согласился с ней отец. – Кажется, самый юный Уизли рассказывал о том, что его брат работает в Румынии. Он мог бы помочь тебе на первых порах в незнакомой стране.
- О да, это отличная идея. Я увижусь с Роном сегодня вечером и обязательно поговорю на эту тему, - Луна, наконец, оторвалась от картины и воздала должное эклерам.
- Тогда мой подарок придется как нельзя кстати. Вот, смотри. Это специальные очки, позволяющие делать видимой излучаемую любым живым существом магию…

На следующийя в Румынии Черли Уизли увидел во сне девушку с пепельными волосами, большими голубыми глазами и очень светлыми бровями, придававшими хорошенькому личику слегка удивленное выражение. «Чарли, только не забудь, меня зовут Луна», - сказала на прощание прекрасная незнакомка. Чарли проснулся и с некоторым разочарованием подумал о том, что это был всего лишь сон. В это время ожил камин, в нем появилась взлохмаченная голова младшего братца.
- Чарли, старина, ты дома?
- А где мне еще быть в шесть утра?
- Ну, может, опять со своими драконами возишься. Слушай, тут такое дело. Одна наша подруга собирается ехать в Румынию, прямо завтра. Она вообще-то девушка славная, но слегка того… Едет искать каких-то там сказочных существ. Ее нужно вострить, устроить…
- Да без проблем. Завтра у меня как раз выходной. Ваша подруга – одна из участниц битвы за Хогвартс? Я ее знаю?
- Может, и знаешь, - пожал плечами Рон. – Это Луна Лавгуд.
Чарли взъерошил и без того взлохмаченные волосы и радостно засмеялся.

Когда Лили проснулась, то первым делом бросила взгляд на прикроватную тумбочку, где с вечера оставила картины, но пейзажи пропали. Вместо того, чтобы ощутить растерянность, удивление или тревогу, она поймала себя на том, что улыбается. Вспомнился какой-то невероятный сон, в котором она заходила в лавку Мишеля Сартра, как и обещала подруге.
- Лили? – проснувшийся Джеймс казался немного растерянным. – У тебя что, новые духи? Ты пахнешь как-то… странно.
- Тебе не нравится этот запах?
- Не знаю. Вроде что-то легкое, цветочное, но… Тревожный запах.
Лили принюхалась к собственным волосам – они пахли лунным ирисом. Редко кто может идентифицировать этот аромат, потому что цветок очень редкий. Но как-то очень давно один… друг научил ее распознавать этот запах. Лили потянулась, как разнеженная кошка, чмокнула мужа в нос и побежала в ванну. Джейму нравился запах ее нового шампуня – медовый с легкой нотой корицы. Так почему бы не сделать ему приятное?

@темы: творчество

---

5 хоркрусов Лили Поттер, Портреты и пейзажи, часть 1

Еще на третьем курсе Хогвартса, когда Лили было всего четырнадцать лет, молодых волшебников водили на экскурсию в Лувр. Не на обычную, маггловскую, во время которой рассказываются всякие скучные вещи, вроде имен, дат рождения и смерти и фактов биографии. А на самую что ни на есть необычную, во время которой пожилой волшебник с плутоватыми голубыми глазами, лучившимися весельем (прямо как у Дамблдора!), рассказывал о том, кто из волшебников мог быть магом и почему. Тогда же Лили уверилась в том, что ни один более или менее талантливый художник не может быть обычным человеком – он в той или иной мере обладает магией, просто не всегда знает об этом. Недаром магглы называют гениев безумцами. Художники видят то, что остальным не под силу заметить, как будто смотрят сквозь тонкую грань между мирами. Этим даром обладают даже не все волшебники!
А вот Эвелина Лавгуд этим даром обладала. Она могла часами рассказывать о таких существах, о которых никто и никогда не слышал. Лили вместе с Алисой поначалу подшучивала над фантазеркой, пока однажды Джеймс не сказал ей: «То, чего мы не видим и о чем даже не догадываемся, кажется нам несуществующим в действительности». Мудрые слова мужа поразили Лили до глубины души. Она привыкла к угловатости и грубоватости мужа, лишенного сентиментальности и наивности. Но этот человек навсегда останется для нее непредсказуемым, полным сюрпризов. Лили честно признавалась самой себе, что это – одна из тех черт, которую она в нем любит. Джеймс, ее Джеймс – настоящий фейерверк, коробочка с сюрпризом, загадка. Она всегда прислушивалась к словам мужа, и на этот раз тоже.
О да, Эвелина Лавгуд могла часами рассказывать о морщерогих кизляках, мозгошмыгах и прочих существах. При этом ее крупные, слегка навыкате глаза затуманивались, становясь похожими на глаза домового эльфа. И все же Лили любила слушать ее. А еще любила наблюдать за тем, как Эвелина пишет картины. Она была действительно гениальным художником – под ее карандашом (или кисточкой) луна в ночном небе светилась так, будто была обведена фосфором, цветы казались объемными, а бабочки неожиданно начинали порхать из одного угла в другой.
А однажды Эвелина подарила своей подруга странный подарок – тонкий альбом с эскизами в кожаной обложке.
- Спасибо, Эви. Но что это такое.
- А ты посмотри, - предложила Эвелина, хитро прищурившись, и тут же усадили Лили на скамейку в саду.
Да, действительно, эти эскизы заслуживали того, чтобы рассматривать их не торопясь. Первые шесть страниц были полностью посвящены супругам Поттер: Джеймс, кружащий Лили на руках; собирающий для нее цветы ранним утром; семейное чаепитие на веранде. А затем… затем следовало что-то невероятное. Это были портреты самой Лили в разных возрастах.
Первый – лет в четырнадцать, написанный акварелью. Худенькая девчонка с яркими-яркими веснушками и глазами цвета ранней листвы, сморщившая носик в забавной гримасе. Она же – в профиль, с надутыми губками и волосами, стоящими дыбом, как шерсть у рассерженного котенка.
Второй портрет – лет в семнадцать. Лили на нем казалась какой-то загадочной и отдаленно похожей на вейлу – мерцающая кожа, высокая прическа с жемчужными шпильками, вечерний макияж и сережки в виде золотых морских раковин. Взгляд слегка растерянный и очень счастливый.
Третий – еще на пару лет старше, с листа улыбалась задорная, полная жизни девушка с волосами цвета ржи, заплетенными в тугую косу, уложенную кольцом вокруг головы. И глаза – искрящиеся, как настоящие изумруды. Этот портрет был написан маслом и напоминал картины старинных итальянских мастеров.
Четвертый, выполненный пастелью, изображал двадцатилетнюю женщину с умиротворенным, почти кротким лицом, с легкими морщинками, прорезавшими высокий лоб. Волосы убраны в хвост, и только несколько медных завитков падают на шею.
Лили на пятом портрете казалась очень взрослой и очень строгой, похожей на Минерву Макгонагал. Ей было лет тридцать или чуть больше, волосы слегка потускнели, а глаза потемнели, потеряв прозрачность, зато приобретя необычайную глубину, став похожими на лесные озера.
Рассматривая рисунки, Лили могла поспорить, что они не похожи ни на одну ее колдографию, потому что даже самая лучшая камера способна запечатлеть любой момент, любую внешность, но не душу. А то, что Эвелина Лавгуд изобразила не подругу в разные возрастные периоды, а произошедшие с ней изменения – не подлежало сомнению. Пять портретов, пять зарисовок из жизни… пять хоркрусов. Мерлин великий, а ведь все верно! Сережки-раковинки, подаренные ей Джеймсом на выпускной бал в Хогвартсе, в тот день, когда она так отчаянно жалела, что шесть счастливых лет позади. В тот день, когда она мечтала о том, чтобы остаться в замке хоть на чуть-чуть. Прическа в виде обвитой вокруг головы косы, которая так нравилась Муни. Первые морщинки, появившиеся у Лили во время беременности. И строгий взгляд женщины, которая, судя по письмам, сумела повлиять даже на твердолобую Петунью.
Хотелось засыпать Эвелину вопросами: откуда она узнала? Почему выбрала именно эти моменты? Почему в альбоме нет портрета той Лили, которая сейчас… Но ни один из ответов подруги ее бы не удовлетворил. Эвелина видит и все тут. Расспрашивать ее о картинах – то же самое, что расспрашивать птичку о том, почему и о чем она поет. На глазах у Лили выступили невольные слезы.
- Эви… это самый лучший подарок, который ты могла мне сделать!
Эвелина Лавгуд задумчиво кивнула – она и без слов знала, как важен этот альбом для подруги. Кажется, она думала о чем-то очень-очень важном, но вскоре взгляд ее прояснился.
- Лили, я хочу тебя попросить о чем-то очень важном. Завтра я принесу тебе две картины. Я хочу, чтобы первую ты продала художнику Мишелю Саратру, его можно найти в лавке «Кисточка и карандаш». А вторую ты должна отослать моей дочери, Луне, в подарок на шестнадцатилетние. Только так, чтобы она не знала, от кого этот подарок.
- Я с удовольствием помогу тебе, но как…
- Неважно, как. Просто скажи, готова ты мне помочь или нет.
- Конечно, готова.
- Тогда мне нужно их обе закончить. Увидимся завтра.
Махнув подолом небесно-голубого платья, Эвелина Лавгуд поспешила к своему дому, оставив подругу в полном недоумении. Что ж, Дамблдор в прошлом любил повторять, что чудеса не обязательно понимать разумом, главное – просто в них верить. А Лили верила.

Это были два пейзажа, две великолепных пейзажа.
На первом из них была изображена узкая улочка какого-то старого города, невысокие дома с красными черепичными крышами, люди под зонтами, спешащие по своим делам и горы, сказочные сине-зеленые горы, покрытые лесами. А в правом верхнем углу картины порхал крошечный дракон, размером со стрекозу, абсолютно ни на что не похожий: нежно-розовое брюшко, алая спинка, голубые глаза на половину морды и забавный золотистый хохолок.
- Это иллюстрация к какой-то сказке? – неуверенно поинтересовалась Лили.
- Почти, - улыбнулась Эвелина, и ее глаза снова затуманились. – Это Румыния.
Больше она ничего не сказала, но Лили поняла, что в тот миг, взяв картину в руки, она и вправду прикоснулась к сказке. К чужой, красивой и таинственной истории.
Второй пейзаж был написан в сочных, ярких красках. Залитый полуденным солнцем луг с высокой травой, пчелы, жужжащие вокруг полевых цветов и бездонное синее небо. Казалось, от картины веет прохладным ветром, напоенным запахом меда, принизанным птичьими трелями. Лили, как завороженная, смотрела и смотрела на картину, не в силах оторваться, будто пытаясь шагнуть за раму.
- Это место кажется мне смутно знакомым. Ты писала какое-то конкретное место, Эви?
Но подруга, все также безмятежно улыбаясь, только пожала плечами. Лили неожиданно подумала о том, прислушивается ли ее сын к советам Луны Лавгуд и насколько близко они общаются. Наверняка, эта девочка могла бы многому его научить. Но за это не стоит беспокоиться – та, вторая Лили, позаботится о Гарри и даст ему верный совет. Кто бы дал такой совет ей самой.
- Лили, ты расстроилась? Право, не стоит. Я не думала, что моя картина огорчит тебя.
- Что ты, она меня совсем не огорчает, наоборот. Даже жалко ее кому-то отдавать.
- То, что мы теряем – все равно к нам вернется. Хоть и не всегда так, как мы ожидаем.

Перед сном Лили положила оба пейзажа на прикроватную тумбочку. Она повернулась к Джеймсу, чтобы рассказать ему об удивительной просьбе своей подруги, но он приложил палец к губам.
- Тссс, Лил, милая, настоящее волшебство боится яркого света и сказанных вслух слов.
И все же она вышла замуж за самого замечательного человека на свете!

@темы: творчество